Персональный сайт Елены Алексеевны Куликовой

Пятница, 29.03.2024, 03:26

Вы вошли как Гость | Группа "Гости"Приветствую Вас Гость | Главная | Мой профиль | Регистрация | Выход | Вход

«Народная песня делает человека живым...»

Казаки о песнях и о себе. Часть 1

 

Фольклорный ансамбль «Домострой» под руководством Н.Н.Артеменко

 «Песней мы своё нутро проветривам,

песней мы себя как лампой освещам,

Без песни внутрях у нас потёмки»

(нижегородские певцы)

Вместо предисловия.

Обратиться к теме, заявленной в названии нашей публикации, и начать собирать для нее материал побудил меня давний разговор со студенткой-филологом, поинтересовавшейся, чем я занимаюсь. Услышав о фольклоре, она иронично бросила: «А-а, понятно: коллективно-бессознательное!..» По-видимому, для современного человека, далекого от проблем этнопсихологии и фольклористики или же воспитанного приверженцами отцов психоанализа З. Фрейда и К. Юнга, «коллективно-бессознательное» – это нечто, несущее явный негативный оттенок, равносильное некой слепой, инстинктивной силе, чему-то лишенному разума. Мимолетная фраза эта не просто задела за живое, а заставила пересмотреть многие привычные взгляды на цели, задачи экспедиционной собирательской работы и внести некоторые коррективы в методику ее проведения. Решено было, помимо записи собственно фольклорных материалов, озвучить перед самими народными исполнителями многолетний вопрос-удивление: а как они это делают? Был составлен небольшой вопросник, касающийся «философии» и «теории» исполнительства: почему, зачем люди поют, о чем они в это время думают; как добиваются такого исполнительского мастерства, не имея музыкального, а иногда и общего среднего, образования, что у слушателей, музыкантов с консерваторским образованием, вызывают подчас слезы восхищения. Много вопросов возникало в отношении песенного репертуара: насколько певцы связаны или свободны в выборе той или иной песни, состава исполнителей и мн.др. Мы стали коллекционировать «заметки на полях», замечания и комментарии по ходу записи, тщательно документировать наши беседы.

Любой, даже случайный, зритель и слушатель донской казачьей песни отмечает, насколько глубоко народные певцы погружены в эмоциональный, содержательный мир исполняемой ими песни, как без остатка отдаются они ее течению. Масштабность, необычайная сложность этой культуры требует от исполнителя не только напряжения всех душевных и физических сил, но и, как показали наши многолетние, в течение почти двадцати  лет, беседы с исполнителями, серьезной интеллектуальной работы. Народное пение – это не бессознательное, бездумное музицирование «простого  народа» и копирование прошлых образцов, а усиленная работа сознания – «фольклорного сознания». Напомним здесь тем, кто убежден, что занятия пением, музыкой есть исключительно деятельность того полушария мозга, которое отвечает за эмоциональную сферу, утверждение известного нейробиолога Т.В. Черниговской о музыке. В одной из своих лекций, посвященных влиянию различных видов искусства на мозговую функцию, Татьяна Владимировна заметила, что «среди других видов искусств и слова музыка является наиболее сложным видом деятельности головного мозга». Во время занятия музыкой активно задействованы оба полушария головного мозга, и это доказывают результаты специальных исследований в области нейрофизиологии.

О способности человека «думать музыкальными звуками» пишет отец Павел Флоренский в главе «Философская антропология» книги «У водоразделов мысли»: «Воспринимаемое слухом – по преимуществу субъективно /здесь и далее выделено автором/. Звуки слышимые наиболее внедрены в ткань нашей души и потому наименее четки, но зато наиболее захватывают наш внутренний мир. /…/ Звуком течет в ухо внутренний отклик на даваемое извне, – звуком откликается на явления мира внутреннее существо бытия, и, приходя к нам, в нас втекая, этот звук, этот отклик течет именно как внутренний. Слыша звук, мы не по поводу его, не об нем думаем, но именно его, им думаем /…/. Звук непосредственно просачивается (диффундирует) в нашу сокровенность, непосредственно ею всасывается, и, не имея нужды в проработке, сам всегда воспринимается и осознается, как душа вещей. Из души прямо в душу глаголют нам вещи и существа» (https://predanie.ru/florenskiy-pavel-ierey/book/75674-u-vodorazdelov-mysli-1/).

Мы не знаем, производились ли когда-либо лабораторные исследования в отношении воздействия фольклорных произведений на человеческий организм, ну, разве что известный эксперимент с колыбельными народов мира и их способностью успокоить и укачать младенца. Но можем предположить, что фольклор как синкретическая культура, его воспроизведение и восприятие является не менее сложной задачей для всех систем организма человека.

Прежде, чем перейти непосредственно к собранию высказываний народных исполнителей «о песне и о себе», необходимо остановиться на освещении проблематики, связанной с темой фольклорной личности и фольклорного сознания, в научной литературе.

Тема личности творца-исполнителя в народном творчестве в течение многих лет находится в центре внимания собирателей и исследователей фольклора. И она неотделима от решения вопроса о сущности самого фольклорного творчества, истории его возникновения и развития, о месте его в культуре этноса как форме проявления общественного художественного сознания. Этим актуальным и весьма неоднозначным вопросам посвящена обширная литература в самых различных областях знаний: литературоведения, культурологии, философии, психологии, этнографии, антропологии, музыкологии и др.

Одной из специфических и важнейших характеристик, связанных с образом носителя фольклорной традиции, является присущее ему «фольклорное («мифологическое», «архаическое» и т.п.) сознание». В отечественной науке начало исследованию взаимосвязи между народными представлениями о мире и народной культурой было положено работами А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, А.А. Потебни и др. В XX-м веке разработка этой проблемы получила дальнейшее развитие в трудах В.Я. Проппа, Б.Н. Путилова, В.Е. Гусева, Е.А. Костюхина, С.Н. Азбелева и мн. др. В них понятие «фольклорное сознание» применяется в качестве синонима «народного миропонимания», «общественного сознания», «художественного сознания народных масс». Б.Н. Путиловым основной характеристикой этого сознания признавалась его коллективность как родовой признак фольклорной традиции, а носителем его – коллективная, соборная личность: «Представления коллектива преломляются сквозь специфическую мировоззренческо-эстетическую систему, которая свойственна именно фольклору и которая может быть определена как художественное сознание коллектива (фольклорное сознание)» («Методология сравнительно-исторического изучения фольклора»: Л.: Наука, 1976. С. 423). О преобладании коллективного сознания над индивидуальным в традиционной культуре позднее писал философ и культуролог В.М. Межуев: «Еще одной характерной чертой этнической культуры является ее групповой, коллективный характер. В этой культуре еще не развито индивидуальное начало, индивид еще не выделился из целого. Поэтому основным типом личности здесь становится коллективная личность» (В.М. Межуев. Философия культуры. Эпоха классики. М., 2003. С. 41).

В русле сложившихся в трудах классиков российской этнологии взглядов на фольклорное (народное художественное) сознание как на «национальное миропонимание» строится концепция «Космо-Логоса» в философском труде Г.Д. Гачева «Национальные образы мира»: «Наш предмет – национальный космос, в древнем смысле – как строй мира, миропорядок, как каждый народ из единого мирового бытия, которое выступает вначале как хаос, творит по-своему особый космос. В каждом космосе складывается и особый логос – национальное миропонимание, логика» (Г.Д. Гачев, «Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос»: Серия: Технологии культуры. Изд.: Академический Проект. 2007 г. С. 186). В своей работе о культурах мира Г.Д. Гачев делает очень важное для цели нашего дальнейшего исследования замечание: «В качестве гипотезы возникло предположение, что у каждого народа, культурной целостности есть свой склад мышления (выделено мною – Н.А.), который и предопределяет картину мира /…/ и, сообразуясь с которою, и развивается история, и ведет себя человек, и слагает мысли в ряд, который для него доказателен, а для другого народа нет» (там же, с. 21-22).

Среди работ, посвященных изучению различных аспектов фольклорного сознания, следует назвать такие работы, как «Личность в фольклоре и массовой культуре» А.В. Костиной, пособие В.М. Найдыша «Мифотворчество и фольклорное сознание» и др.

В докторской диссертации «Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX -XXI вв.)» И.А. Голованов предлагает качественно новую формулировку понятия фольклорного сознания: «Под фольклорным сознанием предлагается понимать идеальный объект как совокупность (систему) представлений, образов, идей, получающих свою репрезентацию в произведениях фольклора. Фольклорное сознание выступает качественно особой духовной системой (выделено мной – Н.А.), которая живет относительно самостоятельной жизнью и которую невозможно анализировать изолированно от других явлений бытия носителей фольклора» (https://new-disser.ru/_avtoreferats/01004802678.pdf/ Автореферат диссертации. М. 2010. С. 5-6). В представленном далее детальном анализе структуры фольклорного сознания автор выделяет мифологический, исторический слой представлений и т.н. аксиологический (смысло-содержащий) слой представлений – соборности, справедливости и «софийности» (Божественной гармонии и мудрости, добра, красоты) – и др. (указ. соч., с.10). Фольклорное сознание трактуется ученым как катализатор фольклора, процессов воспроизведения фольклорной традиции: «В фольклоре и фольклорном сознании как его источнике (генераторе) и идеальном аналоге зафиксирован именно этот опыт предшествующих поколений в рамках определенной этнической культуры. Через фольклорное сознание, которое приобщает людей к духовному опыту этноса, формируются необходимые каждому члену качества» (указ. соч., с.12).

В новейшее время, с угасанием традиционных жанров фольклора, личность носителя фольклорного сознания – сказителя, певца, информатора, хранителя традиционных знаний – выдвигается исследователями фольклора на первый план. Говоря о трансформации традиционных прозаических жанров фольклора, И.А. Голованов отмечает и возросший интерес фольклорного исполнителя к самой человеческой личности, к собственным жизненным перипетиям: «Судьба жанров русской народной исторической прозы тесно связана с эволюцией фольклорного сознания. Постепенное движение фольклорного сознания от мифа к истории изменило основную функцию преданий, акцент перемещается с истории общества на историю человека. Современный несказочный фольклор все активнее фокусирует внимание на личном, индивидуальном, внутрисемейном. Отсюда нарастающая популярность таких жанровых форм, как семейные предания и мемораты» (указ. соч., с.8).

С появлением в западной науке психоаналитической теории З. Фрейда и теории об «архетипах коллективно-бессознательного» К.Г. Юнга тема эта становится остро дискуссионной. Поводом для научных споров выступают как соотношения содержательных уровней этого сознания (мифологического, исторического, религиозного и т.д.), так и новые для науки антонимические позиции в трактовке личности певца – соотношения коллективного и личного, «бессознательного» и осознанного. На острие этой дискуссии оказываются работы авторов, которые, рассматривая структуру фольклорного сознания, главную движущую силу при создании и функционировании фольклорного произведения видят в «бессознательном», в «латентно существующих пластах коллективного сознания» (А. Костина).

Одной из таких публикаций нам представляется статья белорусского культуролога А.Н. Андреева «Тип коллективного бессознательного в фольклоре», в котором он утверждает: «Фольклор – это бессознательно-креативная деятельность, у которой нет информационных возможностей, чтобы зафиксировать присутствие в ней сознательного начала. И способ (механизм) такой деятельности – функционирование бессознательных блоков, тяготеющих к моделям. /…/ Самый большой парадокс фольклора: его хочется считать результатом сознательной деятельности при очевидной бессознательности его исходных установок. /…/ /При исследовании фольклора/ существует опасность перенести свойства сознания на фольклор как продукт всецело бессознательной жизнедеятельности» (выделено автором). / https://goo-gl.ru/64Ts /. Если следовать логике автора, отказывающего фольклору в наличии сознательного начала, то и относить его к сфере культуры также оказывается невозможным: «Становиться все более и более культурным – значит развивать сознание, абстрактно-логическое мышление. Ни самая утонченная религия, ни безмерно развитая художественная интуиция не продвигают человека в культурном смысле. Они не избавляют от темноты, а именно затемняют сознание. Прояснять сознание можно одним способом: учиться мыслить», – утверждает А.Н.Андреев в книге «Психика и сознание: два языка культуры» (https://www.libfox.ru/625957-11-anatoliy-andreev-psihika-i-soznanie-dva-yazyka-kultury-kniga-1-kapli-okeana.html#book). Завершая цитированный выше очерк, автор приходит к логичному для подобной позиции заключению, выводящему фольклор за пределы культуры в сферу биологии человека как вида: «Гордиться фольклором, «неисчерпаемым наследием предков» – все равно, что павлину гордиться своим оперением, леопарду – окрасом великолепной шкуры или представителю белой расы – цветом своих глаз. Гордиться фольклором – акт сугубо бездуховный, который определяется все той же бессознательной, фольклорной в своей основе интенцией». Очевидно, увлекшись изложением своей теории «коллективного-бессознательного», автор забыл о пушкинском изречении: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие».

Большинство упомянутых нами исследований посвящено общей теории фольклорного сознания, рассмотрению его глубинных уровней и представлений, ставших толчком для создания фольклорных произведений. Работы же, посвященные изучению влияния фольклорного (художественного) сознания на исполнительское творчество носителя традиции, оказываются в меньшинстве. В этом, очевидно, повинны как сложность, неоднозначность темы, так и недостаток фактологического материала, обусловленный инерцией собирательской работы, нацеленной, прежде всего, на фиксацию традиционного музыкального, песенного фольклора в ущерб разговорному жанру.

В числе последних – монография выдающегося американского филолога середины XX века Альберта Лорда «Сказитель». Эта, ставшая научным бестселлером, увлекательнейшая книга посвящена рассмотрению личности сказителя-рапсода и его творческого метода на примере Гомера, гениального автора «Илиады» и «Одиссеи», и сравнительному анализу его текстов с эпическим наследием и материалами, полученными в результате экспедиционных записей талантливых сказителей современной ему Югославии. Не употребляя термина «фольклорное сознание», именно его как индивидуальное, личностное начало имел, очевидно, ввиду А. Лорд, когда писал о певцах, сказителях эпических песен, и движущей силе их творчества: «Мы, наконец, обратимся и к самой песне. Мы увидим, что каждое исполнение в действительности представляет собой самостоятельную песню, поскольку каждое исполнение уникально и несет на себе печать поэта-сказителя. Последний, возможно, перенял эту песню и технику ее сложения от других сказителей, но песня, которая звучит в его исполнении, – хороша она или плоха – это его песня. Слушатели знают это, ибо они слышат именно этого певца. Сказитель – это сама традиция и одновременно индивидуальность, автор» (А.Б. Лорд. Сказитель. М., 1994. С. 16). Однако, признавая, с одной стороны, что без работы сознания невозможно творчество исполнителя, Лорд, с другой стороны, применяет термин «бессознательно» в отношении процесса усвоения навыков сказительства юными певцами в период их вольного или невольного слухового ученичества (там же, с. 47). И приравнивает особенности этого процесса к специфике освоения языка, разговорной речи: «Овладение языком устной поэзии основывается на тех же принципах, что и овладение языком вообще: не на сознательном (выделено нами – Н.А.) схематизировании, свойственном элементарным грамматикам, а на естественном устном усвоении» (там же, с. 48).

 

В отечественной фольклористике 40-50-х годов фундаментальное пятитомное собрание «Песен донских казаков» А.С. Листопадова стало первым опытом комплексного исследования певческого искусства донских казаков и народных представлений о казачьей песне. Большую ценность представляют собой комментарии Листопадова и его помощника филолога С.Я. Арефина, посвященные публикуемым песням и основанные на многочисленных беседах с донскими казаками.

О необходимости фиксации собирателем народной певческой терминологии писал в своей ранней статье «Многоголосие и ритмика протяжных песен донских казаков» А.С. Кабанов: «Должна быть тщательно зафиксирована народная терминология, касающаяся названий, жанров, характеристики многоголосной фактуры, приемов исполнительства. Важны также и высказывания самих певцов об отдельных песнях, исполнителях и т.д.». И далее делает весьма важное замечание, касаемое фольклорного сознания исполнителей: «Народная терминология всегда в какой-то степени отражает осознанную /исполнителями/ часть «теории» местной песенной традиции» (выделено мной – Н.А.). (В книге: // Проблемы взаимодействия самодеятельного и профессионального творчества: Сб. науч. тр. Вып. 110. М., НИИК, 1982. С. 100)

Заметным явлением последних лет стала монография Т.С. Рудиченко «Донская казачья песня в историческом развитии» (Ростов-на-Дону: Изд-во РГК им. С.В. Рахманинова, 2004), вобравшая в себя огромное количество интереснейших свидетельств народных исполнителей.

Предлагаемые фольклорные материалы собраны участниками фольклорного ансамбля «Домострой» в течение 2000-2018 гг. в Ростовской и Волгоградской областях. Мы отобрали, на наш взгляд, наиболее яркие и важные для характеристики донской песенной традиции и особенностей певческого мастерства репортажи. К ним, думается, приложимы слова о. Павла Флоренского о «первичных интуициях философского мышления» из «Предисловия» к упомянутой выше книге: «Это из них вымораживаются впоследствии твердые тезисы – надлежит изучить возникающие водовороты мысли так, как они есть на самом деле, в их непосредственных отзвуках, в их откровенной до-научности, до-системности /выделено автором/. Без них, без источных ключей мысли, струящихся из до-мысленных глубин, /…/ не понять больших систем» (https://predanie.ru/florenskiy-pavel-ierey/book/75674-u-vodorazdelov-mysli-1// ). Также необходимым представляется нам введение в текст публикации исторических сведений в изложении казаков, биографических рассказов, литературных портретов казаков и казачек, казачьей паремиологии – пословиц, поговорок, фразеологизмов, анекдотов и пр., без которых коллективный портрет народного исполнителя был бы не полным. Тексты приводятся с минимально необходимой литературной правкой и с сохранением особенностей донского говора и народной лексики.

Как показывает даже беглый анализ этих бесед, взаимоотношения «исполнитель-песня», даже при различной степени включенности «фольклорного сознания» и их эмоционального накала, оказываются гораздо глубже и сложнее психоаналитических теорий. Наши исполнители, в особенности лидеры коллективов весьма осознанно творят историю народной песни, поднимаясь подчас до высот богословско-философского осмысления песни как важнейшей части духовного Бытия.

 

 

https://ruskline.ru/analitika/2020/03/03/narodnaya_pesnya_delaet_cheloveka_zhivym

Меню сайта

Block title

Block content

Поиск