18 июля 1812 года началось трехдневное сражение русского корпуса генерала Витгенштейна (17.000 солдат), оставленного прикрывать Петербург, с французским корпусом маршала Удино (28.000 солдат), вошедшее в историю как сражение у Клястиц. Сражение закончилось поражением французов, которые не только понесли тяжелые потери, но и оставили мысль о движении на столицу России. Однако этой славной победы могло и не быть, если бы за пару дней до этого несколько пленных французских офицеров не попали за стол к генералу Якову Кульневу, командовавшему Гродненским гусарским полком.
По отзывам всех, кто знал Кульнева, генерал был большим оригиналом не только в внешнем виде, но и в поведении. Так, Денис Давыдов, познакомившийся с ним в 1804 году и весьма близко с ним сошедшийся писал о нем:
"Кульнева причуды происходили от его веселого нрава, никогда ни от чего не унывавшего, и от неподдельной, самобытной оригинальности его характера. Суровый образ жизни предпочтен им был роскошному образу жизни от большего приличия первого солдатскому быту... пища (Кульнева - ИО) состояла из щей, гречневой каши, говядины или ветчины, которую он очень любил. Всего этого готовилось у него ежедневно вдоволь, на несколько человек... На водку он был чрезмерно прихотлив и потому сам гнал и подслащивал ее весьма искусно. Сам также заготовлял разного рода закуски и был большой мастер мариновать рыбу, грибы и прочее, что делывал от даже в продолжение войны, в промежутках битв и движений" (Д. Давыдов).
Не избежали кульневского стола и французские офицеры, взятые в плен 16 июля 1812 года во время атаки, в которой 4 эскадрона гродненских гусар при поддержке 5 сотен казаков опрокинули 3 полка французских кавалеристов. Однако за стол их русский генерал посадил не только из своей причуды: французы отказались отвечать на вопросы русских, и Кульнев, в надежде получить у них важную информацию, решил схитрить. Он посадил их за свой стол наравне с русскими офицерами и, всячески подчеркивая, что не считает обезоруженных пленников врагами, предложил выпить пунш с ромом, однако те отнеслись к этому предложению настороженно и пили очень мало. Тогда Кульнев решил действовать по-другому, он предложил осторожным пленникам выпить польской медовухи, хранившейся в подвале монастыря, в котором квартировал русский генерал. Дальнейшие события этого застолья были описаны А. Антоновским в своих записках (опубликованы в Харкевич В.И. 1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Ч. 4. СПб., 1904)
"Французы, отведав, с жадностью выпили по стакану. Им подали другой раз по кружке - не отказались и скоро осушили, не подозревая нисколько, что действие этого меду опаснее для них самого пуншу" (А. Антоновский).
Медовуха подействовала быстро, французы осмелели, расслабились и разболтались, разговоры за столом стали откровеннее. В нужный момент Кульнев спросил о планах маршала Удино, который, по информации, которой располагали русские на это время, находился с своим корпусом на другом берегу Западной Двины и искал броды для переправы. Как же он был удивлен, когда услышал, что
"Удино сделал прекрасную диверсию и давно на этой стороне Двины; он перешел ее в Полоцке и нынешний день квартира его будет в местечке Клястицах, а здесь в Волынцах против вас самая малая часть кавалерии, для близиру" (А. Антоновский).
Русские изобразили недоверие, и пьяные французы, среди которых оказаося и колонновожатый, тут же нарисовали маршрут. А когда русским офицерам и этого показалось мало, французы достали бумаги, бывшие при них, на которых был нарисован не только маршрут движения Удино через Псков на Петербург, но и даты выхода на те или иные рубежи.
Приказы были отданы оперативно. К Клястицам русский корпус выдвинулся этим же вечером (16 июля), а 18 июля в 14.00 кульневский авангард уже завязал бой с передовыми частями корпуса Удино. Началось сражение у Клястиц, в котором более слабый русский корпус не только остановил, но и заставил отступить более сильный корпус маршала Удино. В сражении русские потеряли около 4.000 человек убитыми и ранеными. Потери французов составили 10.000 убитыми и ранеными и 3.000 пленными. Впечатленный поражением Удино Наполеон был вынужден отправить к нему на помощь еще один французский корпус, генерала Сен-Сира, сократив тем самым армию, двигавшуюся на Москву.
Сам же генерал Кульнев, задав тон сражению у Клястиц блестящей атакой своих гусар и казаков на французских кавалеристов, и не менее блестяще развязав языки пленным, погиб через три дня, попав в засаду, устроенную отходившими французами (как говорили, сведения о движении отряда Кульнева сообщил французам перебежавший к ним польский офицер).
"Замолчал": как пьяный казак из пушки по чеченцам стрелял
Предисловие.
Любопытный случай из боевой практики описан в воспоминаниях грузинского князя Ивана Гивича Амилахвари (1829 - 1905), будущего генерала от кавалерии, в 1850 году поступившего вольноопределяющимся в знаменитый Нижегородский драгунский полк и участвовавшего во всех боях этого полка в Чечне (Из записок князя Амилахвари // Кавказский сборник, т. 26). Дело было у т.н. Шалинского окопа, самого большого укрепления построенного чеченцами в 1850 году для защиты дороги к большим аулам центральной Чечни. Защищать его Шамиль поручил Талгику (Талхигу Шалинскому), с которым были "Хаджи-Мурат с аварскою конницей, Бата и Гойтемир с чеченцами, Лабазан с тавлинскою пехотой, - целая плеяда имен лучших и вернейших сподвижников имама". Однако, благодаря помощи местного жителя, укрепление было взято без единого выстрела и без потерь: лазутчик провел русские войска лесными тропами и вывел прямо в тыл стоявшим у Шалинского окопа горцам - на т.н. Шалинскую поляну. Не без юмора описывает князь Амилахвари бегство защитников окопа, увидевших, что русские драгуны и пехота появились в их тылу: "Все кинулись прочь от завала. Впереди всех со значком Хаджи-Мурата промчалась через поляну аварская конница. За нею бешенным карьером неслась артиллерия Шамиля; Бата с чеченскою кавалериею, пешие тавлинцы, жители окрестных аулов, собранные для защиты окопа — все спешило, как можно скорее, достигнуть опушки леса". Однако взять окоп оказалось не самым сложным делом, сложнее оказалось разрушить его. 5.000 человек целую неделю ровняли с землей построенные укрепления. Драгуны и казаки осуществляли прикрытие, практическип остоянно находясь под огнем противника. В один из дней на помощь к горцам прибыло горное орудие, по слухам, присланное из Дагестана Даниель-султаном (Даниял-бек), которое весьма эффективно стало обстреливать прикрывавших рабочие партии казаков и драгун ("где-то на фланге у нас вдруг грохнул глухой орудийный выстрел, и маленькая гранатка, со свистом прорезавшая воздух, разорвалась как раз в рядах казаков"). Орудие стреляло из леса, и только клуб дыма выдавал его местонахождение. Попытки подавить этот огонь ответным огнем четырех пушек результата не имели, поскольку точно прицелиться не представлялось возможным, и "ровно через каждые десять минут граната за гранатой пронизывала нашу колонну и причиняла потери". Даже командовавший экспедицией генерал Круковский потерял терпение, заметив: "Хорошо бы было унять этого щенка, он слишком больно кусается". Но что делать, никто не знал, а атаковать горцев в лесу означало понести серьезные потери, причем с небольшими шансами на успех - увезти орудие было несложно. И тут появился казачий есаул...
Рассказ князя Амилахвари.
"В эту минуту мы видим, что вдоль нашего фронта, не твердыми шагами, покачиваясь из стороны в сторону, идет какой-то казачий есаул. Он остановился перед Круковским, и молча приложил руку к косматой папахе. "Что вам угодно?" спросил удивленный Круковский. "Ваше... - офицер вероятно хотел сказать превосходительство, но не справившись с таким длинным словом, только качнул головой и проговорил: "Я заставлю... если прикажете". Круковский с ног до головы оглядел офицера, который так странно произносил слово "превосходительство", и сказал с усмешкой: "Ну что ж, заставьте, я буду вам благодарен". Есаул вызвал свое казачье орудие, сам установил его на позиции, сам навел, при помощи двух пальцев, послуживших ему на этот раз диоптром, и, скрестивши руки на груди, стал в позе Наполеона. "Пли!» - гаркнул он, как только показался дымок из-за дерева. Граната понеслась к лесу и окунулась в ту самую трущобу, откуда вылетел дым. Раздался страшный взрыв и из-за леса поднялось огромное облако дыма. Было, очевидно, что граната или ударилась в зарядный ящик и подняла его на воздух вместе с прислугой, или же сбила орудие, потому что больше выстрелов не было. Есаул опять подошел к Круковскому. "Замолчал", - проговорил он, кивнув головой к стороне неприятеля. "Есаул, сказал Круковский, протягивая ему свою широкую руку, - если вы так хорошо стреляете после завтрака, то как же вы должны стрелять натощак?" - «Пробовал - хуже выходит" - отвечал есаул. Этот эпизод доставил нам не мало развлечений и, возвратившись в лагерь, мы пропировали с есаулом до самого утра".
Вместо эпилога.
О есауле-снайпере вспомнили еще раз и весьма скоро: через несколько дней во время осмотра Шалинской поляны князем Барятинским завязался бой, в ходе которого эскадрон драгун после разгрома чеченской кавалерии был по ошибке обстрелян казачьей батареей. Потерь по счастливой случайности, не было, и драгуны не без юмора рассказывая о "дружественном огне" поблагодарили командира батареи за то, что тот не взял с собой "своего есаула" ("Не разу не попал" - засмеялись офицеры: "Спасибо, что он не взял своего есаула, вот тот бы угостил нас - это верно").
