Джерри Ли

Кот-архивариус

Часть 1

«Не убивай в себе зверя - зверь, возможно, самое чистое в человеке». [1]

На днях мне выпало несчастье потерять друга. Он умер от старости. Когда я вернулся с работы домой и вошёл в свою комнату, то застал его уже мёртвым. Он лежал, распластавшись на полу, уткнувшись мордой в мою рубашку...

*    *    *
____________________
[1] В.Зальцман, «Вечерняя Москва»,17 декабря 1992 г.


*    *    *

Эта история началась десять лет назад. К тому времени мой врачебный стаж исчислялся четырьмя годами, три из которых я проработал в самом тяжёлом и пожалуй в самом интересном отделении городской скоропомощной больницы - в реанимации. Несмотря на свою молодость, я уже как следует окунулся в проблемы нашей гуманной и почти бесплатной профессии и вдоволь насмотрелся на искалеченные человеческие судьбы. И меня основательно утомило моё ремесло, измотали бесконечные дежурства, на которых практически через сутки я встречался с горем, отчаянием, болью, а подчас и со смертью. Эти встречи, конечно, закаляют волю, огрубляют характер, но оптимизма отнюдь не прибавляют. Поэтому на определённом этапе я решил незаметно перейти на другую ветку, на стезю науки. Знать бы мне тогда, что это такое!

В общем, так случилось, что для выполнения темы диссертации мне было необходимо поработать в архиве больницы с первоисточниками - историями болезни и электрокардиограммами. Для этого в обязательном порядке требовалось получить разрешение от начальства для прохода в столь важное и секретное подразделение, а также письменный допуск к работе с первичной медицинской документацией. Следует сразу отметить, что уровень главного врача был для меня тогда абсолютно недосягаем, поэтому я начал разведку снизу и выше зама по гражданской обороне не взлетел. Вообще-то о том, как я получал разрешение, можно было бы написать ещё один рассказ, но это как-нибудь потом. Скажу только, что на всю операцию ушло две недели, и поскольку я, предвидя подобное, начал свою деятельность загодя, то уже к моменту начала учебного отпуска имел на руках долгожданную бумагу.

Раньше бывать в архивах мне не приходилось, поэтому меня сразу поразил кисло-сырой запах подъезда, тусклый свет двадцатипятисвечовой лампочки, протёкшие потолки и очень обшарпанная дверь.

Хозяева встретили меня враждебно. Долговязый, сильно выпивший накануне вечером и похоже совсем не опохмелившийся с утра мужчина, в синем, видавшем виды халате и полная, с большим красным лицом женщина долго изучали представленную им бумагу. Но всё соответствовало требованиям, с собой я имел даже паспорт, и не пропустить меня не представлялось никакой возможности. Скорее всего, именно это обстоятельство в большей степени и возмутило работников архива. Впоследствии я узнал, что так здесь встречали всех - не любили, когда в заведённый порядок вмешивались посторонние. А порядок там, действительно, царил идеальный.

Архив занимал две квартиры на первом этаже общежития - старого-престарого барака. Практически всё пространство от пола до потолка занимали деревянные полки. Они понаделали повсюду - в комнатах, в переоборудованной кухне, в ванной и даже в одном из туалетов. Располагались они так близко друг к другу, что в узкие проходы между ними могли бы протиснуться разве что мыши да тараканы. Каким образом проникали туда архивариусы - оставалось для науки и практики загадкой.

Все полки выглядели заставленными историями болезни под завязку. Дотошные руки архивариусов тщательно сгруппировали судьбы по алфавиту, перевязали веревочками и рассортировали по годам, кварталам и месяцам. Отдельно от живых хранились умершие. Эти истории уложили в красные папки, тоже по алфавиту и годам, но перевязали чёрной проволокой.

Долговязый мужчина сразу куда-то исчез, а женщина прямо в коридоре села на колченогую табуретку и продиктовала мне целый ряд условий. В основном всё получалось нельзя. А именно: курить, сорить, открывать окно, брать что-либо без спроса и самое главное - ни под каким видом не кормить и не гладить Моргунова... Потому, что он этого терпеть не может! Однако же, кто такой Моргунов не разъяснили.

Правда, разрешили спрашивать, и то, не задавая лишних вопросов. Ну и, конечно же, не в обеденный перерыв. Да, и ещё: поскольку в архив уже давно не выдают ни ручек, ни чернил, ни клея, ни бумаги, всё это нужно иметь своё. И самое главное: можно, даже весьма желательно, вообще не приходить!

После ознакомления с действующими на территории архива драконовскими законами она показала мне туалет, после чего проводила в маленькую, буквально со спичечную коробку комнатёнку. Раньше, когда-то давно, здесь была большая комната, вернее зал, с лепными потолками, тремя огромными окнами и массивным столом, покрытым каким-то зелёным материалом. Но постепенно всё пространство съели полки, стол врос в них, и образовалась эта маленькая и довольно уютная табакерка. Да большего мне и не требовалось.

Я удобно разместился, извлёк из своего дипломата ручку, карандаши, клей, бумагу, флакончик чёрных чернил, ножницы и даже скрепки, чем поверг женщину в скорбное уныние. Окончательно я добил её тем, что вручил ей список требующихся историй болезни. Их насчитывалось около ста! И поскольку начать работать я был готов немедленно, ей ничего не оставалось делать, как ворча приступить к поиску нужного материала.

Минут через десять она принесла мне первую партию пожелтевших, пахнущих архивной пылью историй. И я углубился в работу.

*    *    *

В первый день я ударно потрудился, отработал около десяти историй и очень собой остался доволен. При таком темпе двух недель мне хватило бы с избытком, и поскольку мой учебный, оплачиваемый отпуск длился аж тридцать календарных дней, остальные две недели я рассчитывал просто повалять дурака. С такими бодрыми мыслями я и отправился домой, где меня ожидали ну не то чтобы неприятности, а скажем так: семейные обстоятельства, которые выбили меня из колеи ровно на неделю.

Когда после вынужденного перерыва я снова появился в архиве, то сильно обрадовал работавших здесь. Вернее, обрадовал я их не тем, что пришёл, а тем, что так долго пропадал…

После приветствий, которые со стороны архивариусов оказались весьма скупыми, я хотел уже проследовать в свою конуру, но в узком проходе чуть не наступил на лежавшую поперёк собаку. Голова пса скрылась под одной полкой, а задние лапы вместе с хвостом - под другой. Путь мне преградило только брюхо, чёрное с белым, большое и мягкое.

- Осторожно! - не шибко вежливо предупредила меня женщина. Я молча перешагнул через спящее животное и через несколько минут уже с головой погрузился в анамнез сорокатрехлетнего инфарктника.

Работа шла быстро, истории мне подобрали не только по алфавиту, но даже по возрасту и полу, что значительно облегчало их обработку. Едва я взял пятый или шестой «первоисточник», как наверху что-то зашуршало и на голову мне вместе с несколькими папками упало что-то большое, чёрное и мягкое.

От неожиданности я вскрикнул и выронил ручку. Свалившийся мне на голову предмет оказался животным, и как впоследствии выяснилось, по многим статьям уникальным. Это был тот самый зверь, через которого я перешагнул в коридоре около получаса назад и которого ошибочно принял за собаку. Но при ближайшем рассмотрении зверюга оказался котом!

Пока я приходил в чувство, пришелец быстро привёл себя в порядок - встряхнулся, почесал задней лапой за ухом и облизал свою безукоризненную белоснежную манишку. Потом, словно бы ничего такого не случилось, плавно прошелся по столу, уселся прямо передо мной на подоконнике, с трудом протиснувшись между двумя горшками с чахлыми столетниками, и уперся в меня тяжёлым, немигающим, зелёным взглядом. Он смотрел на меня так, словно бы спрашивал:

- Ты кто такой, откуда появился и по какому праву занимаешь это место? А ну - отвечай!

Я даже растерялся. В первое мгновение у меня возникло желание достать паспорт, письменное разрешение, допуск к работе в архиве и всё это ещё раз предъявить.

- Моргунов! Ты что там? - послышался недовольный ворчливый голос архивариусши. - А ну-ка пошёл, не мешай!

Кот даже не пошевелился, только уши его немного повернулись назад, отчего морда приобрела какое-то самоотверженное, героическое выражение.

- Ладно, - уже примирительным тоном согласилась женщина, - смотри только не шали! - и ушла. Я догадался об этом по постепенно удаляющемуся скрипу старого паркета.

- Так Моргунов - это значит ты? - полувопросительно сказал я и тотчас добавил: - Тогда давай знакомиться - меня зовут Игорь.

В подтверждение своих слов я хотел погладить кота. Но едва я только подумал об этом, не поднял руку и не сделал ещё никакого движения, а только подумал, как кот, не сводя с меня глаз, мгновенно облизнулся, устрашающе обнажив при этом такие гигантские клыки, что я тут же решил с ласками повременить. По-видимому, кот почувствовал моё смятение и ему это польстило. Он ещё немного посидел, потом слегка отмяк взором, встал, потянулся, выгнув спину и закрыв при этом почти всё окно, шагнул по направлению ко мне, наступив на раскрытую передо мной историю болезни, сказал:

- Мр-ряу! - и ткнул меня в щеку своим холодным носом. Потом зажмурился, ещё раз повторил «Мр-ряу» и наклонил голову. Я осторожно погладил его. Он с чувством огромного внутреннего достоинства принял это, как-то совсем по-собачьи лизнул мою руку и мягко спрыгнул со стола, словно говоря этим:

- Ладно, работай, не буду мешать!..

Когда я обернулся, кот уже исчез.

Честно говоря, кошек такого размера раньше я не встречал. Разве что у Булгакова. Это был ни дать, ни взять, настоящий Бегемот! Но самым потрясающим оказались даже не размеры животного. Во всём его облике, в манере ходить, во взгляде и во многих других вещах, которые могли ощущаться лишь интуитивно, угадывались воспитание и ум. Да, да! Не удивляйтесь - хоть марксизм с ленинизмом и утверждают, что способность мыслить дана лишь человеку, но такие вот самородки, хоть и не сильны в научном коммунизме, а всё же потихоньку опровергают теорию.

Без чего-то час я решил прервать свои научные бдения и пообедать. Спросив предварительно разрешения, я налил в пол-литровую банку воды, сунул в неё кипятильник и поставил на блюдце - чтобы, закипев, ничего не пролилось на стол. Потом извлёк из портфеля бутерброды, сахар, чашку и разложил всё это на столе.

Едва я заварил чай, как на стол мягко запрыгнул кот. Он аккуратно прошёл между бутербродами, не задев при этом ни один из них, и сел на подоконник, поставив рядом передние лапы и эффектно положив на них хвост. Несколько минут мы рассматривали друг друга.

По самым скромным понятиям кот, конечно, был огромен. Его голова не уступала по размерам трехлитровой банке! Нос, глаза, уши, усы - всё потрясало, внушало доверие и заставляло уважать. Лапы, чёрные с белыми «носочками», казались мощными и тяжёлыми. А хвост больше напоминал пожарный шланг!

Начав трапезу, я отщипнул небольшой кусочек колбасы и со словами:

- Угощайся! - осторожно положил его к передним лапам кота. Тот, не сводя с меня пристального взгляда зелёных глаз, отяготился моей просьбой, наклонился и с величайшим презрением понюхал предложенное. Потом гордо выпрямился и посмотрел на меня с таким сожалением, что мне стало совестно. Казалось, умей он говорить, сказал бы следующее:

- Да, парень, опустился ты, прямо, как дедовы штаны! Ниже некуда! Удивляюсь. Вот сидишь ты передо мной - дипломированный специалист, отец семейства и к тому же моральный вдохновитель, и вроде бы даже царь природы, ибо наделён как это у вас там? А! Умом и сообразительностью... Нomo Sapiens, так сказать! И космос-то вы осваиваете, и недра-то все перекопали, и пленумы со съездами устраиваете. А жрёте, извиняюсь, питаетесь - чёрти чем! Ну, вот взять хотя бы чай - грузинский, второй сорт! Его ж только канарейкам в клетку стелить... А это, серое, об дорогу не расшибешь! Это разве хлеб? Это... Тьфу! А колбаса? Ну, пахнет она, конечно, мышами, но опять-таки лежалыми, несвежими...

Смутившись, я доел бутерброд и стал убирать в портфель кипятильник, чашку и сахар. Кот быстро спрыгнул на пол и куда-то метнулся стрелой.

Когда я хотел уже убрать со стола блюдце, в нём лежала маленькая серенькая, изрядно придушенная, но ещё живая мышка!

Кот снова устроился на подоконнике и хитро подмигнул мне. Весь его внешний вид говорил:

- Вот еда! Свеженькая, экологически чистенькая, только что бегала! Попробуй, не пожалеешь...

Я достал чистый лист бумаги, завернул в него ещё трепыхавшуюся мышку и сунул её в портфель, совершенно серьёзно пообещав Моргунов», что съем её дома. За ужином.

С этого дня кот «кормил» меня мышами ежедневно! Откуда он их доставал - уму непостижимо, но в конце обеда на блюдечке у меня трепыхалась маленькая серенькая, полупридушенная мышка. Правда, один раз вместо мышки «Моргунов» «угостил» меня маринованным огурцом - архивариусы что-то отмечали в соседней комнате, вот он и спёр под шумок!

Джерри Ли

Кот-архивариус

Часть 2

Работа над диссертацией продвигалась туго, и мне пришлось целыми днями сидеть в архиве и «выкапывать» материал, представлявший хотя бы мало-мальски научный интерес. Занятие это на редкость нудное, неинтересное, и если бы не Моргунов, то, наверное, дни, проведенные в архиве, осели бы в моей памяти как совершенно чёрные и бесцельно прожитые. Но кот скрасил моё унылое существование среди гор пыльной макулатуры. Кроме того что Моргунов регулярно устраивал мне «шикарный» стол, он оказался ещё и талантливым артистом.

У архивариусши был, по-видимому, давнишний и весьма серьёзный тромбофлебит, из-за чего передвигалась она медленно, грузно, тяжело ступая и при этом ещё и раскачиваясь. Кот, как правило, шёл сзади и, несмотря на то, что ног, то есть лап, в его распоряжении имелось вдвое больше, он точно также тяжело ступал, точно также раскачивался, почти профессионально копируя хозяйку. И при этом, видя, что я его «художества» замечаю, казалось, хитро «улыбался» и даже подмигивал мне. Но едва архивариусша поворачивалась, чтобы вернуться назад, Моргунов тотчас обретал «серьёзное» выражение физиономии и садился на свой роскошный хвост. Уходил с дороги он, разумеется, только в том случае, если его об этом вежливо просили.

Если же в архиве появлялся мужчина, что случалось довольно редко, то Моргунов копировал и его. При этом морда кота сразу становилась какой-то тупой и невыразительной, а лапы отчего-то начинали заплетаться.

Как и я, Моргунов имел особое уважение к терапии: поначалу, когда я приходил утром в архив, он неизменно отдыхал на столе, развалившись на терапевтических историях болезни. Рядом возвышались горы макулатуры, прошедшей все круги ада в гнойной хирургии, урологии и травматологии. Лежали заметно пахнущие мочой «исторические болезни» из неврологии и несерьёзные, тощие и бледные карты прерывания беременности из гинекологии. Казалось бы - какое раздолье! Нежься на здоровье, какая разница! Но кот уважал только терапию, и я ни разу не видел, чтобы он изменил своему выбору. Впрочем, вскоре он охладел и к терапии - когда я утром входил в архив, кот, сидевший к этому времени перед дверью на половичке, мгновенно прыгал мне на грудь и, мурча и ласкаясь, обнимал меня лапами за шею. Первый раз он меня даже напугал, а у архивариусши, не ожидавшей, видимо, от кота проявлений таких чувств, глаза просто вылезли на лоб. С тех пор и повелось - кот встречал меня именно так: с объятиями и мурчанием.

Искать истории болезни мы ходили вместе - Моргунов как профессиональный архивариус, безошибочно угадывал полку, на которой покоился нужный мне материал. Он важно прогуливался между стеллажами, мягко запрыгивал на самые высокие полки и внимательно разглядывал стоявшие там пачки историй болезни, словно выискивая малейшие следы беспорядка. Не найдя ничего дурного, он оборачивался, говорил «Мр-ряу» и прыгал мне на плечи. Я под его весом обычно приседал…

Совершенно случайно я узнал историю Моргунова - оказывается, его взяли сюда совсем маленьким, ещё слепым на один глаз котенком. Архивариусша нашла его на железнодорожной станции - он дрожал возле урны, и сжалилась. На котёнка возлагались большие надежды, ибо в архив неожиданно нагрянули мыши.

На мой удивленный вопрос - а чем же им тут питаться? - она рассказала очень интересную историю о том, откуда взялись эти полчища грызунов.

- Во всем виноваты врачи! - с жаром всплеснув руками, воскликнула архивариусша, и я чуть не упал со стула. Но она оказалась права - действительно, архив подвергся мышиной агрессии из-за врачебных действий, вернее, из-за бездействия отдела снабжения. А случилось это вот как: построение социализма, как известно, с самого его зарождения проходило трудно. Постоянно чего-то не хватало - то металла, то стрелкового оружия, то человеческого фактора, то мяса. Единственное, чего всегда имелось в избытке - это идей. Но одними идеями сыт не будешь, хотя если постараться... Ведь в эпоху культа личности яйца сдавали даже те, кто никогда в жизни не видел живой курицы! Но - это лирика. А сермяжная правда такова - в один прекрасный день в больнице вдруг исчез клей. Да, да, самый обыкновенный канцелярский клей. Весь ушёл, наверное, на укрепление фундамента светлого завтра. А может и ещё куда, новейшая история сей факт умалчивает, но истории болезни клеить стало нечем. Это в первую очередь ударило по отделению реанимации, где дневники требовалось писать восемь раз в сутки и на что бумаги уходило раз в десять больше, чем во всех терапевтических отделениях вместе взятых.

Поначалу возникла паника, заведующий реанимацией «накатал» начальству рапорт - так, мол, и так, работа того и гляди станет. Но главного врача в то время больше беспокоили партийные отчёты-выборы, «терапевтический» зам строил дачу, а второй, «хирургический» отмазывал от «ментовки» сына-пропойцу. В общем, разобраться, конечно, пообещали, но, как водится, на том и зачахло.

Поскольку ждать от природы милости - не наш профиль, реаниматологи поначалу приноровились «подшивать» листы скрепками, но вскоре от этой мысли пришлось отказаться - истории враз распухли и стали весить чуть не по пуду! И уже казалось нет выхода, но тут какой-то «ихний» очкарик пошёл, как учили, другим путем - взял оставшийся после капельницы полиглюкин, выпарил его на электроплитке до 1/5 объема и... получил отличный клей! Тут же в аптеке нашли пару ящиков этого просроченного зелья и после упаривания получили литров десять клея. Так проблему на некоторое время удалось решить. А когда кровезаменители закончились, этот же очкарик предложил клеить киселём, творогом, разведенным нашатырным спиртом и даже засахарившимся вареньем! И это оказалось роковой ошибкой - в архив нагрянули мыши и сожрали все корешки от историй болезни! Тут уж стало не до смеха - катастрофа, почти трагедия. Хотели этого умного очкарика самого на клей пустить или вызвать на партбюро и «вдуть» по первое число, но он, гадёныш, к этому времени уже защитился и куда-то «слинял». Вот так. А что было делать архивариусам? Мышеловки не помогали - колбаса за два рубля двадцать копеек в качестве приманки совершенно не годилась. Корешки историй получались на порядок вкуснее! А Любительскую, за два девяносто, мы, по причине её столь высокой стоимости, даже себе на закуску не берём. Не то, что мышам...

Поэтому на котёнка возлагались большие надежды, которые он впоследствии с честью оправдал: через две недели, так, играючи, между делом, Моргунов извёл всю серую нечисть. Он защищал архивную ценность, словно собственную жизнь!

*    *    *

- ...Ну вот, и подошло к концу моё время, - я погладил кота, и он лизнул мою руку. - Пора прощаться.

Он подошёл, положил голову мне на плечо, совсем по-человечески вздохнул и уткнулся своим холодным носом в мою щёку.

- Ну, Моргунов, счастливо тебе, - сказал я, и мой голос неожиданно дрогнул. - Я тут недалеко. Буду к тебе приходить.

Кот встал на задние лапы, внимательно и грустно посмотрел мне в глаза, склонил голову на бок и тихо ответил:

- Мр-ряу...

*    *    *

Прошло восемь месяцев. Я часто вспоминал Моргунова, но если честно - то в архив так ни разу и не зашёл. Было некогда. За это время успел апробировать и защитить диссертацию, перейти на новую работу и продвинуться по служебной лестнице, получить новую квартиру, переехать и даже встать на очередь на телефон. На даче развернулось строительство, приходилось то и дело туда мотаться, кормить и поить работяг, которые без еды ещё как-то могли существовать и даже кое-как шевелиться, но без пойла - ни за что! И всё это время не оставалось ни одной свободной минуты: то одно, то другое, то сразу третье с четвертым!

Незаметно наступила осень со всеми её атрибутами - опавшей листвой, холодом, дождём и заморозками. Моя стройка как-то сама собой поутихла, тревоги и волнения, связанные с защитой диссертации и переходом на новое место работы, отошли на задний план, напряжение и стрессы по поводу переезда на новую квартиру и её обустройства тоже постепенно сошли на нет. Нам поставили телефон, и моя жизнь стала постепенно входить в нормальное русло. Правда, без нервотрепки всё равно не обошлось - подошло время отчетов и выборов и меня, уже на новой работе, стали усиленно прочить в состав партбюро - заместителем секретаря по идеологии, а поскольку я являлся ещё человеком достаточно молодым, то в перспективе... Но я надеялся эту перспективу, это глубокое доверие как-нибудь оттянуть - заболеть или прикинуться шлангом до лучших времен. Хоть годок - а там поглядим: может переворот какой, а там глядишь - может и партию разгонят...

Как-то по пути на работу я совершенно случайно встретил в метро архивариусшу. Мы поздоровались, и я с удивлением отметил, что она меня узнала. Пока я усиленно вспоминал её имя-отчество, женщина посетовала на водопроводчиков - оказывается, вот уже две недели архив заливает горячая вода, а им и дела нет: всё никак не могут найти какие-то сгоны.

- Вот так и работаем, - она всплеснула руками, - до обеда хожу за этими пьяницами, а после - сушу истории! Принесла из дома утюг и проглаживаю их.

Я помочь ничем не мог и поэтому, чтобы отвлечь её, вдруг спросил:

- А как там наш Моргунов?

Женщина сходу всхлипнула и прошептала, что «Моргунова» больше нет. У меня по спине рысью побежали мурашки.

- Как нет?! - воскликнул я. - А где же он?

- Не знаю, - архивариусша вытерла слёзы. - Вы как ушли от нас, он дня три ничего не ел, а потом вдруг пропал. Мы его везде искали, звали, еду оставляли около двери. Нету!

- Жаль, - я вдруг вспомнил зелёные и грустные глаза Моргунова. - Хороший был кот, умница. И добрый.

- Да, - согласилась женщина, - Умный. Но с характером. Это он вас так полюбил, что водой не разольёшь. А кого другого - хуже собаки! Он начальнику механических мастерских чуть глаза не выцарапал - еле оттащили...

Мы ещё немного постояли, поговорили и распрощались. Встреча не оставила меня равнодушным - весь день я вспоминал Моргунова, его «Мр-ряу», белоснежную манишку, холодный нос, умные зелёные глаза, огромные клыки, пышные, почти мушкетерские усы.

Хороший был кот. Редкий. Личность...